Родилась 21 ноября 1975 в Москве.
Когда-то Татьяна Михайловна называла коротко стриженую непоседу "мальчик Оля". В студии на почётном месте хранится "Фреска" - первый поэтический сбоник нашей коллеги.
Начав заниматься в студии в далёкие 90-е, жизальмовская "старушка" посвятила свою жизнь литературе. В 1998 году она закончила Литературный институт им. Горького (курс профессора О.А. Николаевой) и аспирантуру ИМЛИ РАН. В 2006 г. защитила диссертацию по теме «Проза Фазиля Искандера. Мировидение писателя. Поэтика». Изучала немецкую литературу в Кёльнском университете (Германия). Работала корреспондентом в журнале «Cosmopolitan», в газетах «Труд», «Вечерняя Москва».
В настоящее время писатель, журналист, литературовед, Член Союза писателей и Союза журналистов Москвы Ольга Козэль работает начальником пресс-службы Русского духовного театра «ГЛАС».
Автор детских повестей "Балерина из Театра мёртвых", "Одетта ищет принца".
Замужем за поэтом Михаилом Свищёвым, также почётным "жизальмёнком".
Но главный её талант - ощущать чужую боль острее, чем свою и всегда приходить на помощь в трудную минуту. В 2015 году жизальмовцы единогласно выбрали Ольгу Сергеевну руководителем студии. Мама двоих детей находила индивидуальный подход к каждому дарованию, а её мудрость и широта души дарили радость юным авторам. К сожалению, по семейным обстоятельтвам в 2016 году ей пришлось оставить это служение. Но в самый тяжёлый, переломный для студии год, Ольга Сергеевна сделала почти невозможное - сохранила удивительную атмосферу "Жизальмо".
Спешим поделиться её замечательными стихами:
Картошка
Знаю я обо всём понемножку
И живу ожиданьем, как все.
Знаю я, как копают картошку
В отдалённой степной полосе.
Подождать бы денек еще что ли?
Три лопаты (одна про запас).
И впивается в синее поле
Ярко-синий намётанный глаз.
Этот миг в ожиданьи прилежном,
Когда землю готовят под нож,
Странной смесью расчета с надеждой
Лишь со свадебным сговором схож.
Ещё хочется полю искриться,
Хоть прошли его ночи и дни,
Всё оно - словно страх молодицы,
Тайно слышащей толки родни.
Но лопата безвольно и грубо
Въелась в землю – и кончился страх.
Вот забился малиновый клубень,
Словно окунь в ребячьих руках.
С каждым шагом всё поле безмолвней,
Небо – ярче, а горе – сильней.
Но земля не считает виновных,
Да и кто не виновен пред ней?
Лишь пойму, поглядев виновато
В котелка потускневшую медь,
Что взрослеть мне еще рановато.
Мне еще рановато взрослеть.
***
Все небесные сферы придумал какой-нибудь грек,
И не так уж давно – в позапрошлом каком-нибудь веке.
Но у русских в крови: не от звёзд мы зависим – от рек,
Бьются в стенках артерий великие русские реки.
То весёлое царство огней, кораблей и буйков,
Где над суточной тьмой волны движутся, как электроды,
Замирай и смотри. Так смотрел адмирал Ушаков
За минуту до смерти – не в небо, а в чёрную воду.
Шагал
Пятнадцати лет я шагнул в предрассветную хмарь.
Оставил квартал свой, где сплетни дороже, чем вести.
А помню лишь только на кладбище древнем фонарь -
Такой же неяркий, как осень в еврейском предместье.
Хотел я узнать у своих, дуралей -мальчуган -
Вон те, под камнями, - то люди иль все же не люди?
А слышалось им: «Это правда, что смерть - ураган?
И как мне смириться, что нас в этом мире не будет?»
Хотел я узнать, как устроен флагшток корабля
И есть ли такие суда, что летают по небу…
А слышалось им: «Рай - не небо. Рай - это земля.
Простая земля с кислым запахом пресного хлеба.»
В субботу, когда свою Тору читает раввин,
Встречал я курчавых красоток - их было так много.
Я вовсе не робок. Я им о любви говорил.-
Меня принимали, смущаясь, за глухонемого.
Дай, Боже, мне речь! Дай мне жизнь - как у всех и как встарь!
А после кидай меня в землю - остывшее семя…
И будет все так. Иль иначе. И только фонарь
Всегда загорится в свое отведенное время.
Дай дом, ярких рыбок… Но нет, погоди, не спеши!
За все, что с собой уношу, благодарен я Богу -
Цвета. Полутени. Безрыбье. Смятенье души.
И кровную душу - дорогу, дорогу, дорогу.
Уроки истории
Учительша — нейлоновая тётенька —
Рассказывала нам про Валю Котика.
И если это правду говорят,
Важнее жизни подвиг во сто крат.
Геройский хлопчик из села хохляцкого,
Ведь партизаны — те с детьми не цацкались.
Сидел в засаде из последних сил
И, кажется, кого-то сам убил.
Потом был ранен. Умер смертью страшною.
На фото он похож на Лёшку Сажнева.
Чернявый, заводной и ростом маленький,
Лишь над губой недоставало шрамика.
А что у Лёшки синий меч и палица —
Так то мальчишке мёртвому без разницы.
У Лёшки телек, пёс и дача с бабушкой,
И жизнь в кармане острым рыжим камушком.
Да выпал камень — дело было так:
Попал в засаду, бросился под танк.
Ну что ж! Не всем отпущено стать взрослыми.
Сороковые, после девяностые...
Не в этом смысл. И я скажу вам более:
Лишь в сходстве лиц — всемирная история.
Северные старухи
У Белого моря, веков испокон,
Глядят тебе вслед из белёсых окон.
И нет никого — только чувствуешь взгляд,
Как будто не люди — деревья глядят.
Но мастер чужой стародавней поры
Бессмертную душу упрятал в стволы,
И вырезал руки, надбровья и рот
Из дерева древних, забытых пород.
Их корни в трудах от зари до зари:
Что мёртво снаружи — то живо внутри.
Их песни, преданья, их мать и отец
Бессмертны в изгибах древесных колец.
Они просыпаются в раннюю рань:
Резная кровать. На окошке герань.
Часы. Покосившиеся косяки.
На выцветшем снимке — сыны-моряки.
Украина
То ли пламени языки
Заметались над древним курганом,
То ли в круг собрались казаки —
Пишут отповедь бису-султану.
Льётся пот со смеющихся лиц,
Хоть и степь холодна, словно пуля.
В дымном мареве крики орлиц
И ревшан зеленей, чем в июле.
«Бисов сын! Потягайся поди
С этой злой и неведомой силой!
Хочешь взять нашу степь? Приходи!
Она станет твоею могилой.
Нам товарищ один — острый нож,
Запах дыма бездомный и горький.
Хочешь хлеб наш отведать? Ну что ж!
Этот хлеб мы вобьём тебе в горло.
Степь нам мать, и она — нам отец.
У гробов наших нету карманов.
Хочешь душу забрать? Ты мертвец!
Нам не надобно пленных султанов!»
Сверху гомон гнездящихся птах,
Сбоку ридная сабля-сестрица...
Подлой смерти сильней только страх —
С ним нельзя ни прожить, ни смириться.
